Свадебное платье жениха - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Она сказала: «Мы уходим», как если бы сказала: «Я ухожу». Маховик в ее голове вновь пришел в движение. И потащил за собой все ее провалы, пробелы, пустоты и нелепости… Пока она торопливым шагом направлялась к дому (Лео ныл, что она идет слишком быстро), ее осаждали беспорядочные картины: машина Венсана, врезавшаяся в дерево, и мерцающие в ночи мигалки, ее часы на дне шкатулки с драгоценностями, тело мадам Дюге, скатывающееся по лестнице, тревожная сирена, ревущая в доме посреди ночи… Картинки прокручивались то в одном порядке, то в другом, новые вперемешку со старыми. Маховик дурноты набирал свой неотвратимый ход.

Софи не подсчитывала, сколько лет отдала безумию. Пришлось бы вернуться так далеко назад… Конечно, ей казалось, что из-за пережитых страданий время тянулось вдвое медленнее. Вначале спуск был плавным, но с течением месяцев ее понесло, будто на салазках с крутой горки. В то время Софи была замужем. Все это было… до. Венсан отличался удивительным терпением. Всякий раз, когда Софи думала о Венсане, перед ней возникал калейдоскоп образов, словно выхваченных крупным планом: молодой Венсан, улыбающийся, всегда спокойный, сливался с Венсаном последних месяцев, с изможденным лицом, желтой кожей, неподвижными глазами. В начале их брака (Софи во всех подробностях видела их квартиру, это просто удивительно, как в одной голове могут сосуществовать такие резервы памяти и такая ее ущербность) все сводилось к простой рассеянности. Все так и говорили: «Софи ужасно рассеянная», — но она утешала себя тем, что такой уж уродилась. Потом ее рассеянность переросла в странность. И за несколько месяцев все полетело в тартарары. Забытые встречи, предметы, люди; она начала терять вещи, ключи, бумаги, потом находила их через несколько недель в самых несообразных местах. Несмотря на свое пресловутое спокойствие, Венсан мало-помалу начал напрягаться. И его можно было понять. Еще бы… Она забывала принять противозачаточное, теряла подарки на день рождения, украшения для елки… Такое выведет из себя даже самого закаленного человека. Тогда Софи начала все записывать со скрупулезным прилежанием наркоманки, которая готовится к ломке. Но теряла записные книжки. Она потеряла свою машину, друзей, была задержана за кражу, мало-помалу неполадки стали частью ее жизни, не оставив нетронутым ни одного уголка, и она, как алкоголичка, пыталась скрывать свое состояние, мухлевать, чтобы Венсан, как и никто другой, ничего не заметил. Психотерапевт предложил ей госпитализацию. Она отказывалась, пока смерть не вмешалась в ее безумие.

Софи на ходу открыла сумку, запустила туда руку, дрожащими пальцами прикурила сигарету и глубоко затянулась. Прикрыла глаза. Несмотря на гул в голове и дурноту во всем теле, она заметила, что Лео рядом нет. Обернулась и увидела его далеко позади; он стоял посреди тротуара, сложив руки, с замкнутым лицом, упрямо отказываясь идти дальше. Вид этого надутого ребенка, который застыл как вкопанный посреди тротуара, внезапно привел ее в бешенство. Она вернулась обратно, встала перед ним и отвесила ему звонкую пощечину.

Звук пощечины отрезвил ее. Ей стало стыдно, она огляделась, проверяя, не видел ли кто, что произошло. Вокруг не было ни души, улица оставалась пуста и спокойна, только мотоциклист медленно проехал мимо. Она посмотрела на ребенка, который тер щеку. Он вернул ей взгляд, не заплакав, как если бы смутно ощущал, что все это на самом деле его не касается.

Она проговорила «Идем домой» не допускающим возражений тоном.

И все.

За весь вечер они не сказали друг другу ни слова. У каждого были на то свои причины. Она вскользь задалась вопросом, не приведет ли эта пощечина к проблемам с мадам Жерве, прекрасно сознавая, что ей это безразлично. Теперь придется уходить, и все было так, словно она уже ушла.

Как нарочно, именно этим вечером Кристина Жерве вернулась поздно. Софи спала на диване, пока на экране под взрывы воплей и аплодисментов шел баскетбольный матч. Ее разбудила тишина, когда мадам Жерве выключила телевизор.

— Уже поздно… — извинилась та.

Софи взглянула на стоящую перед ней фигуру в пальто и сонно пробормотала:

— Пожалуйста.

— Не хотите переночевать здесь?

Когда мадам Жерве возвращалась поздно, она всегда предлагала ей остаться, Софи отказывалась, и мадам Жерве оплачивала ей такси.

В одно мгновение перед Софи промелькнули завершающие кадры сегодняшнего дня, молчаливый вечер, ускользающие взгляды, сосредоточенный Лео, который терпеливо выслушал вечернюю сказку, думая при этом о чем-то другом. Он с таким очевидным трудом вытерпел ее прощальный поцелуй, что она с удивлением услышала, как говорит:

— Ничего страшного, малыш, ничего страшного. Прости меня…

Лео кивнул, соглашаясь. В этот момент показалось, что взрослая жизнь внезапно ворвалась в его мир, и это и его лишило сил. Он быстро заснул.

На этот раз Софи согласилась остаться ночевать, настолько была подавлена.

Она сжала в руках чашку с уже остывшим чаем, не обращая внимания на слезы, тяжело падавшие на паркет. На краткое мгновение всплыла картина: тело кошки, приколоченное к деревянной двери. Черно-белая кошка. И еще другие картины. Сколько смертей. В ее жизни было много смертей.

Пора. Взгляд на кухонные часы: полдесятого. Не отдавая себе отчета, она прикурила еще одну сигарету. Нервно раздавила ее в пепельнице.

— Лео!

Собственный голос заставил ее вздрогнуть. Она услышала в нем непонятно откуда взявшийся страх.

— Лео?

Она бросилась в детскую. На кровати громоздились простыни, под ними вырисовывалось нечто вроде американских горок. Она с облегчением выдохнула и даже слегка улыбнулась. Испарившийся страх вызвал в ней невольный всплеск чего-то вроде благодарной нежности.